Некромант. Такая работа - Страница 3

— Кир, у нас «Курская», — коротко сказала она. — И это срочно!

Конечно, глупо записывать в ежедневник что-то вроде «17.00 — 17.30, понедельник. Упокоить зомби на «Китай-городе», но если я перестану планировать свою рабочую неделю и четко придерживаться составленных планов, то просто утону в трупах. Так всегда бывает, если ты соглашаешься делать что-то бесплатно. Сначала тебе говорят, что неплохо бы заниматься этим хотя бы по воскресеньям, а потом в пятницу у них возникает проблема, которую нужно решить срочно, и никто, кроме тебя, с этим не справится. И ты даже не успеваешь заметить, как твое волонтерство начинает пожирать кучу времени.

Нет, я до сих пор считаю, что делаю нужное дело. Я никогда не отказываюсь приехать, чтобы уложить зомби. В конце концов, каждый человек достоин смерти, и просто нечестно эксплуатировать несчастного покойника только потому, что у тебя есть такая возможность. Но я не могу заниматься благотворительностью двадцать четыре часа в сутки. Иногда мне нужно есть, спать, работать за деньги и ходить в кино.

— Я не могу сейчас, — сказал я. — Позвони кому-нибудь еще.

— «Кому-нибудь еще»?! — возмутилась Лиза. — Ни Марька, ни Макс сейчас не могут уйти с работы, Ларисы нет в городе, а Рашид в запое после субботней вылазки.

— У меня встреча с клиентом через час, — возразил я. — Я не могу ее отменить.

— Попроси его подождать, — предложила Лиза. — Блин, сейчас упустим, потом еще два месяца будем лапу сосать! Да кому я объясняю? Это ж «Курская»!

У человека, которому принадлежали нищие с «Курской», было на нас чутье. За весь прошедший год нам удалось выцарапать у него всего шесть тел — примерно столько же, сколько я укладывал еженедельно на «Комсомольской».

Вероятно, это было связано с тем, что на площади трех вокзалов не пытался делать бизнес только ленивый. Выколачиванием денег из прохожих здесь были заняты все: бабки с пирожками, цыгане с детьми, торговцы с китайскими шмотками, карманники с быстрыми и лживыми глазами, милиционеры с рациями и почти не говорящие по-русски таксисты.

И мертвые.

Эти обычно стояли у стен или сидели прямо на асфальте. Некоторые — с протянутой рукой. Некоторые — с шапкой или полиэтиленовым пакетом. Некоторые — с картонной табличкой «Памагите умирла... (нужное вписать)». Практически у всех были хорошо заметны типичные признаки начинающегося разложения, но какой нормальный человек будет разглядывать попрошайку? Большинство людей обычно хватает на то, чтобы кинуть горсть монеток в раззявленный у ног вонючего бомжа пакет, сунуть купюрку в раскрытую сумку бледной побирушки с ребенком, — и чувствовать себя праведником. Очень немногие удостаивают обитателя городского дна повторного взгляда.

Рано или поздно каждый такой любопытный прибивается к нам.

Согласно российскому законодательству, каждый человек после смерти имеет право на достойное отношение к своему телу и гарантированное погребение с учетом волеизъявления покойного. Исходя из этого, можно считать, что поднятие мертвых в целях использования их труда не только неэтично, но и незаконно, несмотря на то что это впрямую нигде не оговорено.

Незаконно, но очень выгодно.

Зомби не спят, не мерзнут, им не нужна водка и еда, они физически не способны подвести или предать того, кому принадлежат. Мертвые честны и послушны, они — идеальные исполнители воли того, кто поднял их. И не имеет значения, каким человек был при жизни. Вегетарианец будет заживо жрать орущего благим матом должника своего хозяина, мальчик-мажор встанет у ларька и примется бормотать «братец, помоги копеечкой здоровье поправить», а бывшая бизнесвумен, натянув на себя жуткие тряпки, отправится побираться по метровагонам.

Каждому из них приказ хозяина с успехом заменяет божью волю.

На «Комсомольской», которую Лиза полгода назад повесила на меня, с достаточной регулярностью появлялись мертвые, принадлежащие самым разным «лицам, занимающимся противоправной деятельностью». И лица эти никогда не упускали возможность подгадить конкурентам, что здорово облегчало мне зачистку вверенной территории.

У «Курской» хозяин был один.

И практически каждый из нашей группы мог предъявить ему довольно длинный счет.

— Я жду тебя у выхода с кольцевой, подъезжай, — добавила Лиза и повесила трубку.

Я с тоской посмотрел на стоявшую на столе чашку, настучал клиентке эсэмэску с извинением и просьбой перенести встречу, накинул куртку и поехал на Курскую.

Есть вещи, которые приходится делать даже тогда, когда не хочется. Просто потому, что никто не сделает их за тебя.

Здесь для меня всегда пахло мертвечиной.

Иногда слабенько. Иногда, как сейчас, совершенно невыносимо. Это не столько запах, который можно учуять носом, сколько ощущение. Оно возникает, когда ты, шестилетний, неожиданно проваливаешься в глубокую влажную яму, прикрытую опавшими листьями. Оно сродни тому чувству, которое испытываешь, взяв в руки изъеденный червями гриб-переросток, каким-то образом затесавшийся в компанию крепеньких боровичков в твоей корзине. Его отголоски начинают звучать в тебе, когда ты опаздываешь домой вечером и бежишь по эскалатору, понимая уже, что никак не успеть вовремя и непременно будет скандал.

Страх.

Смерть.

Неизбежность.

Невозможность что-либо изменить.

Лиза топталась у выхода из метро и время от времени поглядывала на экран мобильника: трогательный беспокойный ребенок с тонкими запястьями, растрепанными темными кудряшками, в красной лыжной шапочке и куртке-дутике. Я помахал ей комком розового меха (слоненок? обезьянка? фиг разберешь!), прихваченным с лотка по дороге. Пучок квелых роз говорил бы о якобы предстоящем мне свидании куда более явно, чем глупенькая мягкая игрушка, но тратиться на букет, который потом все равно придется выбросить, поскольку он жутко мешает работать, я считал неправильным.